


В маленькой норке тепло и пахнет пылью сухих прошлогодних листьев. Земляные своды шершавые и пористые, ниточки корней полевых растений свисают до пола, и от них внутрь приходит ощущение безопасности и запах жизни. Здесь живет глухая тишина, в которой не слышно ни внешнего мира, ни собственного дыхания, зато отлично различимы желания и то, что называется правдой.
Нум завозился на подстилке и проснулся. Один. Влажным розовым носиком втянув воздух, он услышал слабый, сладко-кислый запах Мануш, так пахнет перезрелое яблоко, гнилью и терпкой сладостью, так притягательно, что сколько бы ни вдыхал – не можешь надышаться. Мануш ушла где-то девять путей назад, но куда же она могла уйти так надолго?
Нум поводил ушами, короткие усы от беспокойства встали дыбом. Когда ты так мал, что самый длинный твой путь не превышал трех расстояний от норки до реки и обратно, то куда же можно уйти так надолго? Мышонок подтянул к себе длинный хвост. Не иначе как случилась беда.
Маленькие лапки Нума спешили по лабиринту туннелей к выходу из норы. Иногда он останавливался, прислушиваясь, все ли безопасно?
Нум сердился на Мануш, ну что, что там такое важное было, что она не могла подождать, пока он проснется. И где она теперь? А если с ней что-то случилось?
Если ты сам размером с мелкую рыбешку, в тебе не должно быть места авантюризму. Только внимательность и осторожность.
Внимательность и осторожность – вот залог счастливой жизни полевой мыши.
Их норка была устроена в бывшем ласточкином гнезде – да, попасть сюда было не так-то просто, но ведь и хищнику не добраться. Перед выходом на поверхность Нум замер и попробовал воздух.
Пахло первыми холодами, инеем на ломкой траве, черствеющей землей – совсем скоро она промерзнет, станет тверже камня, а запах с мягкого травяного сменится горьким, смешенным из привкусов гнили и гари. Еще пахло сыростью и тиной, пахло воспоминаниями о счастье и страхом перед холодами.
Хвостик Нума ходил из стороны в сторону, если бы Мануш сейчас вернулась, он бы укусил ее, да еще как! Это же надо, уйти неведомо куда, а если что-то случится?! Нум боялся, что мышка может попасть в переделку, а еще он смертельно боялся, что больше никогда ее не встретит, никогда не услышит этот кисловатый запах яблок. Только ее запах. Как дышать без него, Нум не знал.
Мыш побежал к реке. Здесь трава еще была зеленой, пахло ночными туманами, рыбой, пахло дождями и обманчивым теплом. Запах Мануш вел Нума петляющими неведомыми тропками.
Потянуло грибами. Нум замер. В самом деле – маленькие маслянистые шляпки опят сверкали на трухлявом еловом пне, от которого мхом пахло сильнее, чем древесиной.
В животе мышонка заурчало. Очень хотелось поесть свежих грибов – возможно, последних в этом году, но от страха кусок в горло не лез.
Мануш. Ушла куда-то, что же теперь будет. Где она? Может, она вернулась в нору? Куда она могла пойти?
Нум хмуро заспешил дальше по следу.
Ему было очень страшно. Первые холода – опасное время для таких крошечных существ как они с Мануш – хищники, зная, что совсем скоро придет зима, и еды будет не достать, стремятся напоследок хорошенько подкрепиться, а в этом смысле – Нум был отличной закуской.
Нум был хорошей мышью. Он был внимательным, осторожным, он всегда боялся, знал, где достать еды, когда можно выходить из норки, а когда лучше отсидеться под землей. Он знал, что хороший день начинается с запаха духоты, сладости и ощущения, что чего-то слишком много, а плохой – напротив – пахнет свежим восточным ветром и чистым полем. Нум знал, что мышь не задумывается о судьбах Вселенной, но почему-то не мог жить без Мануш – крошки-мыши, которую давно должны были съесть, да, видно, хищники опасались несварения.
Мануш – вечное наказание. Каждый выход из норы с ней был настоящим приключением. Они могли пойти на поле за присмотренным накануне колоском дикой пшеницы, а оказаться в дубовой рощице неподалеку, грызя белый гриб. Нум переживал за свою подругу, но сам понимал, что переживать – бессмысленно. Она – тот представитель мышиного племени, который на себе проверяет границы эволюционного развития мышей.
Но раньше она никогда не исчезала вот так.
Нум добежал до реки и спрятался между камышей. Их запах – раздражающий, от которого свербело в носу, и невозможно было ничего учуять – надежно прятал его от остального мира. Нум притаился и наблюдал за рекой. Совершенно ничего не происходило, но он почему-то не хотел уходить. И река с тихими всплесками текла себе мимо.
Как вдруг он услышал истошный писк.
Мануш!
Нум бросился к воде, его маленькие лапки оскальзывались на острых мокрых камнях, а хвост загребал мусор на берегу. Ледяная тягучая влага в один миг пропитала его шерстку и стала тянуть на дно, но Нум барахтался изо всех сил, а по середине реки, пища и постоянно ныряя на дно, плыла Мануш.
Нум старался плыть на опережение, чтобы перехватить ее, как только течение принесет ее поближе, но Мануш постоянно скрывалась под водой, и Нум никак не мог понять, как же ее поймать и вытащить.
Мимо по воде скользил полый стебель тростника, Нум вцепился в него маленькими острыми зубками и поплыл, что было сил – надеясь, что Мануш увидит его и схватится за тростник. И она в самом деле его увидела. Мокрая и испуганная Мануш заработала лапками, доплыла до тростника, но вместо того, чтобы закусить его, обвила тростник хвостом, а сама опять нырнула под воду. Да так и не выныривала.
Не помня себя от ужаса, Нум повернул к берегу, толкая перед собой тростник с Мануш. Он не видел, куда плывет, вода то накрывала его с головой, то заносила под лапы опавшие листья, мешая плыть. И чем дольше он плыл, тем больше ему казалось, что все потеряно, и они оба утонут. А Мануш так и не показывалась из-под воды.
Нум не помнил, как он все-таки дотолкал тростник до берега. В ушах стучала кровь, каждый вдох раздирал маленькую грудь, лапы не слушались, но Нум полз к холмику мокрой шерсти с другой стороны тростника.
Мануш лежала на берегу, обнимая обеими лапками мокрую гальку. Камень был весь в иле и тине.
Нум смотрел и не мог поверить.
Камень. Он спасал камень.
Что было сил он куснул Мануш за ухо. На крошечном кружочке серой шерсти проступили темные капельки крови. Запахло железом и страхом.
Мануш открыла глаза и удивленно посмотрела на Нума. Тот в ярости кинулся на нее. Сейчас он расцарапает все, до чего только сможет дотянуться!
Но Мануш обвила его лапы своим хвостом и толкнула так, что Нум уткнулся носом в мокрую гальку со дна реки.
Этот запах – ни с чем несравнимый запах глубины! Так пахнет земля, когда на нее падают первые капли дождя, так пахнет вода, в которой долго стояли цветы. Так пахнет сорванная трава.
Целый мир. Новый мир, о котором он даже не знал, лежал перед ним сейчас.
В норке на берегу реки тепло и сухо. Две серые мыши-полевки спят, уткнувшись носами друг дружке в бок. Здесь пахнет пылью прошлогодних опавших листьев, теплом сна, медленной жизнью полевых трав и чем-то, что можно назвать счастьем.






Гаситель усталых фонарей.
На юге темнеет рано.
Сейчас солнце оглаживает лучами причудливые фасады домов,
празднично разодетые в портики и мезонины, оставшиеся с той поры, когда
значения этих слов не приходилось искать в словаре. А меньше, чем через четверть часа оно вдруг
срывается и падает за угловатую, исчерченную крышами, линию горизонта, и плоская
тарелка ночного неба накрывает город, давая привилегию освещать улицы
многочисленным фонарям.
На одном таком фонаре вечером пятницы начала сентября сидел
Гаситель усталых фонарей и в чем-то с пылом убеждал своего питомца.
- Друг, ну ты сам посуди! Это же просто домашняя лампочка!
Самая обыкновенная, совсем ничего особенного! Чтоб мне провалиться, да она
наверняка даже не знает, что ты есть! Любит себе лампочку в холодильнике. Сто
пудов, предел ее романтических способностей – подумать о существовании
освещения в подъезде! Да ведь она старая
как мамонт!
Фонарь молчал и не желал загораться.
- Нет, ты что, серьезно?! – Гаситель усталых фонарей
постучал ладонью по плафону, - Эй, очнись! Это просто лампочка в торшере!
Просто лампочка Ильича в старом торшере! Не светодиодная! Да что с тобой такое?
Дух посмотрел вниз. На тротуаре сидела полосатая кошка и
смотрела на колесо рядом припаркованного автомобиля.
- А если это судьба? –
подумал Гаситель усталых фонарей, сам не зная, кого имеет в виду.
Он встал на плафон, хорошенько прицелился, оттолкнулся и
перелетел на карниз четвертого слева окна на третьем этаже.
Фонари в том или ином виде были всегда. Менялась форма,
содержание оставалось тем же. Так и дух-хранитель менялся вместе с ними, оставаясь
юным, заботливым и сочувствующим. Обычно
он следил, чтобы ночью всегда был свет для тех, кому он нужен. Но фонари бывали
ужасно несговорчивы. Они то влюблялись в разные огоньки, то на них нападала
меланхолия от отсутствия ночных прохожих, то, наоборот, нервозность от
избыточного количества гуляющих по ночам, то им было холодно, то жарко, то
дождливо, то на них сидели птицы, а то – не сидели.
И Гас всегда разбирался с проблемами подопечных.
- Если бы мне захотелось влюбиться, - чертыхался он,
стараясь как можно тише открыть окно, - Я выбрал бы маяк. Светит себе.
Героичен. Прекрасен. Недосягаем. Он – Одиссей, я – Пенелопа. Идеально, черт
побери!
Створка окна поддалась, и дух попал внутрь.
Гасителю усталых фонарей никогда не нравились замкнутые
пространства. Что-то в них было ущербным. Когда вокруг тебя целый мир, а ты
прячешься от него в комнатушке четыре на
три с половиной, в которой и есть только, что воспоминания о том большом мире
за стеной – это ужасно. Но людям почему-то нравилось так жить. Создавать свой
мирок в мире.
Гас огляделся.
Это была комната, о которой только и можно было сказать:
комната как комната, ничего особенного. Никаких милых сердцу безделушек или
беспорядка, свидетельствующего о сумбурной жизни квартиранта. Не было книги,
забытой на диване, конспектов на столе. Безликая комната незаметного человека –
только и всего.
Гас подошел к торшеру, стоящему у дальней стены.
- Привет, малышка, - сказал он лампочке внутри, - Прости, но
тебе сегодня придется посветить вхолостую.
Гас щелкнул выключателем. Одновременно с лампочкой загорелся
и фонарь.
- Мавр сделал свое дело, - довольно хмыкнул дух, разворачиваясь,
чтобы уйти.
- Кто здесь?! – тихий, дрожащий от страха голос. Щелчок
выключателя. Загораются лампочки люстры.
Гас морщится. «Ну вот же блин!» - его не видно, но как
неприятно вот так на ровном месте попадать в переделку. Нужно скорее уходить. Он в два прыжка перелетает комнату и
оказывается на окне – невидимый и бесшумный, только тюль шторы колышется от его
движения.
- Кто бы ты ни был, пожалуйста, не убивай меня! Деньги в
верхнем ящичке серванта, под письмами. Я никому ничего не скажу!
Гаситель усталых фонарей оборачивается, толку в этом нет, но
хоть взглянуть, кого он так перепугал.
Как и должно было быть, это оказалась девушка. И она
полностью соответствовала описанию своей комнаты – девушка как девушка, ничего
особенного. Но вот ее руки – аккуратные,
сильные руки пианистки. Гас подумал, что таким рукам самое оно – зажигать
фонари. И эти руки делали невзрачную
девушку особенной, они будто говорили: «Я не просто так существую на свете, я
ничем не хуже! Я тоже герой!»
Гас стал навещать влюбленный фонарь каждый вечер. Довольно
скоро выяснилось, что лампочка в торшере действительно влюблена, но, правда, –
в светодиод ноутбука, хотя внимание уличного фонаря ей, конечно, льстило. Так
бывает приятно девочке-отличнице симпатия главного хулигана с района. Еще
выяснилось, что девушка совсем не пианистка. Она работала кем-то вроде
бухгалтера, гостей домой не приводила, увлечений у нее не было, ночевала всегда в своей постели.
А Гас сидел на окне, смотрел на нее и вспоминал, сколько раз
он говорил своим подопечным: «Ну ведь в ней же ничего особенного!»
Он стал приносить своей девушке маленькие дары. Они всегда
ее очень пугали, смущали, но она по какой-то причине никогда их не выбрасывала.
Гас то оставит на подоконнике свежие цветы, то
на прикроватном столике забудет почтовую открытку с маяком.
И в один вечер он принес ей книгу. Самую неромантичную
книгу, которую только можно вообразить –
«Азбука Морзе» автор Семюэль Морзе.
Она стала оставлять окно открытым.
В один вечер Гас нашел на подоконнике листочек бумаги,
спрашивающий: Кто ты?
На следующий день, дождавшись, когда девушка придет домой,
внимательно все осмотрит и, не заметив следов его присутствия, посмотрит в
окно, он «отстучал» ей лампочкой фонаря: Я – друг.
Первого ноября лампочка торшера отстучала: Я здесь, а ты?
Фонарь в ответ: Я всегда здесь.
Лампочка отморгала: Поняла.
В ночь на первое января она оставила окно открытым. Ближе к
полуночи по комнате прокрался холодный ветерок, и на диване оказался сверток с
нотами Дебюсси.
Фонарь проморгал: Музыка – то, что тебе нужно.
Анна кинулась к выключателю: Я люблю тебя.
Фонарь помолчал, затем отстучал: Спасибо, что ты есть.
И замолчал.


