Я люблю все, чему в этом мире,
Ни созвучья, ни отзвука нет.
И. Ф. Анненский
Ни созвучья, ни отзвука нет.
И. Ф. Анненский
рабский труд Алфавита.Щурх-щурх-щурх...
«- Ты красивая…
- Это вопрос?
- Нет..
- Ты же меня не видишь.
- Да, но это не то.
- Боюсь спросить, что же это...
- Пф...»
Мы идем в такт вибрациям этого мира.
Щурх-щурх-щурх...
Три человека с открытыми всем ветрам душами.
Моя правая рука в ладони слепого. Левым локтем чувствую иссушенную фигуру хромого.
Мы идем, вдавливая себя в тротуарную плитку, врастая в землю. Пускаем корни.
Две трости – как подпорки молодым деревьям. Мы – целый лес. Целая Вселенная.
Я могу увидеть их боковым зрением, но я не смотрю. Смотреть необязательно. Я чувствую их. Момент пьянит, и я забываю дышать.
Я смотрю в лицо этой осенней улице и вижу нас. Я вижу нас со всех сторон. Я вижу нас, отражающихся в лужах. Я вижу нас в дрожании воздуха. Я вижу нас во времени.
Мы идем сквозь него, оставляя после себя призрачный след. Мы рождаемся и умираем с каждым шагом. С каждым ударом.
Видеть такое – страшно. Я боюсь. И радуюсь.
От восторга перестаю существовать. На долю секунды. Чтобы потом заискриться энергией и полететь хвостатой кометой по тонкой границе светотьмы назад. В себя.
Разбрасывая хрупкие листья по пути.
Щурх-щурх-щурх.
Чувствую локтем хромого. Это почему-то важно. У него горячая кожа. Через куртку почувствовать такое невозможно, но мне кажется, я чувствую.
Правой рукой я слышу медленное сердцебиение слепого. Я таю в воздухе и ныряю в чужые легкие, как в океан. Меня почти сразу выталкивает обратно, и я внезапно стыжусь своего поступка.
Я боюсь посмотреть на слепого. Боюсь увидеть там, сама не знаю что.
Меня снова пьянит момент.
Этот мир жив. Он был жив до нас и будет жив после. Но сейчас он – наш.
Усилием воли я концентрируюсь на своих спутниках.
Только в присутствии этих двоих мое существо способно полностью открыться. Только в таком обществе мое сознание сливается со всем пространством, меня окружающим.
Я – это не я. Я – это опавшие листья. Я – это промерзающая за ночь, тротуарная плитка. Я – это прохожие в плащах и куртках. Я – это перелетные птицы и птицы оседлые. Я – это мысли, тихо шуршащие в головах безумцев. Я – это пропахший осенью воздух.
Мир во мне, и я в мире.
Меня так много, что забываю дышать и не успеваю думать. Живу моментом.
Я слышу, как бьется сердце слепого. Я слышу, как меняется воздух в его легких.
Но я вижу чужими глазами.
Смотреть на мир этими глазами – запредельно увлекательно. Его глаза видят углы. Они видят тучи на небе, низколетящих птиц, скомканные ветром листовки. Его глаза видят несовершенства. Они видят слепоту, они видят глухоту. Они видят то, чего не хватает. И не видят полных вещей.
Мир его глазами – острее, четче, опаснее.
Мне так нравится видеть его глазами и дышать грудью слепого, что я растворилась бы в воздухе, не удерживай меня за руку.
Мир мал для того мутного, давящего чувства, что поднимается во мне. Чужая гравитация разрывает меня на части. На две равные части.
Я бы не хотела разделиться. Уж лучше быть наполовину целой, но чувствовать за двоих, чем быть стеклянной колбой.
Мне больно, и я пьяна. Пьяна безбожно и неуправляемо. Неизвестным человечеству напитком.
Мне хочется болтать без умолку, но светлая пелена перед глазами не дает мне раскрыть рта. Мне хочется обнять, а тело отказывается подчиняться. Мне хочется идти по асфальту, но ориентиры давно сбиты, и я иду по притяжению полюсов.
Мне много чего хочется, но я только смеюсь и поддеваю ногой опавшие листья.
Щурх-щурх-щурх.
Щурх-щурх-щурх...