Значит, это вот что.
У меня стандартная теоретическая хондра. "Я хондрю и все пусть похондрят!" Так родилось нижеприведенное.
Что характерно - это занудное ООСешное и немного АУшное чудо зверство - есть попытка сотворить что-то серьезное, хотя мама предупреждала, что каждый должен быть на своем месте. So:
Окделл и все остальные.
Неопределенного рейтинга,
Неустановленного размера.
Дик от чего-то начал терять зрение, что привело к слепоте, меж тем законодатель мод Великой Т. как и по канону позахватывал, все, что плохо лежало. Как все было дальше и что думал слепой "прозревший" Дик по этому поводу.
P.s. Текст написан в 1:38 a.m. вычитывать, откровенно лень.
Тапки принимаются. Шум не потерплю.
Глава i.
читать дальшеТемнота не давит, не душит, нет. Она просто охватывает всего тебя, от ужаса сдавливает горло. Дышать трудно, почти невозможно, хочется биться головой об стену. Раздирать кожу, приблизить, наконец, тот миг, когда все это закончится.
Сначала было тяжело. Так тяжело, что в голове пойманным кречетом билась и разбивалась на тысячи одинаковых осколков одна единственная мысль: «Убейте меня. Убейте меня, кто-нибудь!»
Жизнь в вечной ночи. Никогда. Ни-ког-да больше не увидит он света. Света и Катари.
Хотя, разве он не был к этому готов? Разве он не знал, что нет большего преступление, нежели предательство?
По сути – он даже не человек. Это хуже, чем простая смерть. Ты еще жив, но уже мертв. Остается только память. Память, отравляющая сознание, сильнее болей тела.
Телесная боль – по сути фантомна, кто же это сказал? Не все ли равно...
Заперт в темнице собственного существа. Между слепотой и светом воспоминаний, воспоминаний, которые следовало бы забыть.
Как бы он ни старался, как бы ни желал – вспомнить что-нибудь другое не получалось. Белые крупинки. Две проклятые белые крупинки!
Достойное наказание для предателя.
А в один день он просто не проснулся. Как иначе можно назвать это состояние подвешенности между темнотой сновидения и мраком бодрствования?
В Алате всегда жарко. Время для Ричарда перестало существовать, не сразу. Просто как-то раз он понял, что и времени у него нет.
И есть и нет – своеобразный парадокс. Вся его жизнь – одни парадокс.
Когда же это началось? Кажется в тот самый день и началось.
Сначала он не придавал ухудшающемуся зрению особого значения, однако, по прибытии в Сакаци выяснилось, что видит он от силы на пять шагов. Вскоре не стало и этого.
Ричард терял зрение и слушал мечты Альдо о Великой Талигойе. Только отчего-то сейчас они не казались такими важными и светлыми, как раньше. Верно говорил отец Матео – недуги делают людей эгоистичнее.
Его жалели. Это обжигающее чувство струилось в каждом слове, в каждом жесте окружающих, и юноша постарался свести общение с людьми к минимуму.
Выучив расположение предметов в своей комнате он смог передвигаться самостоятельно. Медленно, на ощупь, но самостоятельно!
Когда во всем зависишь от других, глоток свободы воспринимается, как явление Создателя.
Читать он не мог, а простить кого-то почитать ему вслух Ричард не хотел. Оставалось только лежать без движения на кровати, вспоминая ранее выученные сонеты.
Так проходили дни.
Жизнь кончилась, даже не начавшись.
Состояние живого трупа, когда ничего не происходит и живешь как бы в вакууме стало настолько привычным, что юноша не сразу заметил происходящие вокруг изменения.
Все суетились, что-то предпринимали, куда-то спешили, как потом выяснилось - восстание.
А он… А что он? Он изредка слушал эти восторженные планы. А потом – все стихло. Как будто все вымерли.
В Сакаци остались только он, Матильда, ее воспитанница, да слуги. Остальные были «на охоте», где слепому юноше, естественно, не место.
Вот только с исчезновением Альдо, Робера и гостей Ричарду стало легче. Как будто исчезла давящая тяжесть чужого сочувствия, прикрывавшего низменную радость «Хорошо, что это не со мной!»
А еще изменились сны. Наверное, это и называется «время лечит», ужасные воспоминания дня отравления сменились детскими воспоминаниями о Надоре, сёстрах и отце. Если бы он знал, как всё сложится…
Матильда велела изготовить для него трость. Это должно обеспечить большую свободу передвижений.
- Тяжело? – в один из вечеров спросила бабушка принца.
Ричард задумался:
- Я привык, Ваше Высочество. – ответил он. А что еще можно было ответить? Что жаждешь смерти как избавления, и, будь у него возможность, он бы приложил все старания, чтобы отдать жизнь за принца, или Робера. Вот только не судьба. О слепом слишком много пекутся.
Известие о восстании в Эпине подняло переполох и разворошило, затянувшуюся было рану. «Не нужен!» - стучало в голове железным колоколом.
Принцесса называла внука «дуралеем», «самонадеянной бестолочью», но чувствовалось, что каждое известие о победе Альдо немного успокаивало его царственную бабушку.
Что действительно поразило Ричарда – так это известие о взятии Олларии. Эта новость, воплощавшая в себе все, к чему он стремился с раннего детства на какое-то время оживило юношу.
Воспоминания о прошлой жизни заиграли в воображении яркими красками, как будто пелена времени, до того их плотно укутывавшая, внезапно спала, и Ричард снова смог видеть светлые улицы, цветочниц на каждом углу, цветущие весной деревья, королевский дворец, а вместе с ним и Катари, эра Августа и Алву. В этих воспоминаниях образ герцога, как впрочем и всех остальных, был ярким и удивительно живым.
То, что Ворон выжил, Дику было известно, и если сначала это ему ничего не поясняло, то теперь жгло невидящие глаза раскаленными иглами.
Правым Окделл себя не считал, и это пугало. С другой стороны – Алва теперь еще больший враг, ведь если раньше Альдо был вне Талига и ничем Олларам не угрожал, то теперь, когда Фердинанд свергнут, Ворон обязательно предпримет какие-то действия.
Дик задумывался, отличаются ли его суждения нынешние, от его мнения раньше? Иными словами, изменила ли слепота его отношение к окружающему. И с каждым днем все отчетливее понимал – да, изменила. Теперь он отнюдь не уверен в том, чьей победой все закончится.
@темы:
графострадания. ОЭ. Окделл
-
-
03.12.2011 в 09:31-
-
03.12.2011 в 09:36-
-
05.12.2011 в 02:48-
-
05.12.2011 в 06:27-
-
25.01.2012 в 19:25