Преподаю язык Атлантиды
читать дальшеБывает так, что Мир по никому неясным, ведомым только ему самому причинам, решает сделать человеку подарок. Особый подарок. Такой, чтобы человек о нем никогда не забыл. И если уж Мир решает свой подарок подарить, то отвертеться никак невозможно. Нельзя сказать: «Извини, Мир, мне сейчас это ненужно. Мне некогда. Зайди завтра.» Так не пойдет.
И совершенно необязательно спасать человечество, чтобы этот подарок получить. Иногда, чтобы сокровище нашло адресата, нужно просто открыть глаза.
Вы, может быть, думаете, что ваши глаза и так открыты, когда вы бодрствуете. Но это не совсем так. Ваши глаза открыты и вы можете смотреть, но не всегда видеть.
И только в редкие моменты все, вас окружающее, начинает как-то сильнее контрастировать, острее вас касаться. Тогда вдруг в холодный, дождливый день старая бабушка, сидящая на остановке облокотив тросточку на лавку, покажется вам совершенно незаменимым объектом вашей жизни. И вы, до того спешащий по своим многочисленным делам, замрете. И целую вечность будете смотреть на эту старую бабушку. Вам в голову будут приходить совершенно невозможные по масштабности мысли. Они придут и займут весь ваш разум, а вы даже не будете знать, что с ними делать.
Эти мысли останутся с вами навсегда. Вы будете обдумывать их в дороге, на работе, при разговоре с друзьями или домочадцами. Вы будете долгие ночи лежать без сна, пытаясь все-таки понять, что пришло вам в голову. Далеко не всем это удается. Многие даже на смертном одре пытаются понять, зачем Мир показал им это и что хотел сказать.
Мир, без сомнения, говорит с каждым. Может быть, он говорит постоянно, но мы очень редко можем услышать его слова.
И это хорошо.
Ведь если бы мы слышали все его речи, то глубина мысли могла бы обмелеть, вы так не считаете?
Я хочу рассказать вам одну историю.
Представьте, что она произошла с вами как-то осенью. Я не буду называть ни точного места, ни времени, скажу лишь только, что был разгар дня, шел дождь, и вы очень торопилась по своим житейским делам.
Все, кто очень торопится, в особенности – осенью, в особенности – в дождь, даже не знают, а кожей чувствуют кратчайшие ходы до цели.
Но вы слишком давно живете на одном месте и знаете все пути наизусть. Вы напоминаете самому себе подвижного, хитрого зверька, ночного хищника, возвращающегося с охоты домой, в нору.
И вы сами, как этот зверек, торопитесь старыми катакомбами в свое логово из кирпича, стекла и бетона.
Вы бежите между кирпичных стен, стараетесь обходить лужи, но наступаете в самые глубокие из них, вы зачем-то поднимаете голову вверх. Ничего особенного: дождь, стена и черные рубцы голых веток на серой коже неба.
И Мир врезается вам в глаза.
И вот, вы замерли. Вы жадно вглядываетесь в каждый бетонный виток кладки, в каждую каплю, в каждый волос из мокрых прядей, упавших вам на глаза.
Вы уже не зверек. Вы охотник за пушниной, идущий по следу добычи. Вы разглядываете все: кирпичи, асфальт под ногами, устланный кирпичной крошкой, пожухлой листвой, окурками, осколками и просто грязью. Вы доходите до самого конца катакомб, но медлите войти во двор. Вам хорошо и так. И вас почему-то совсем не тянет в пустой, мокрый двор, покрытый язвами подъездов и заставленный железными черепками машин.
Но то ли ветер подул, то ли бродячая собака залаяла, однако наваждение уходит и окружающее вас пространство снова матово светится, а углы приобретают свои обычные, ничего не выражающие очертания.
И вы выходите во двор.
На вас сразу же накатывает усталость. Так часто бывает от переизбытка информации. Ваши житейские дела, норовившие было вернуться, отступают перед мыслями об уютном диване и приятном синем свете телевизора.
Но тут вы замечаете его.
Проходя по замершему в своей серости двору, из последних сил бредя домой, вы не успеваете остановить свой взгляд, и он упирается в мальчика на качелях. Вы слишком устали, чтобы размышлять на ходу, поэтому останавливаетесь, продолжая смотреть на ребенка.
Вы замечаете, что мальчику, должно быть, не больше семи, что он одет в поношенную зеленую курточку, которая явно больше, чем ее владелец, а вязаная шапка, с большой дырой на месте помпона съехала куда-то на правое ухо. И весь облик этого ребенка навивает вам мысли о вынужденности. И вы не знаете, да и не можете, кто что вынужден делать или даже не делать. Но стойкое ощущение обязанности и неотвратимости преследует вас.
А еще вы замечаете, что ребенок не качается, он просто отирает качели, проводит по столбам и деревянным сиденьям замерзшими, красными ладошками, но не качается.
И знаете что? Ваша усталость уже не кажется вам такой важной и непоколебимой.
Вас тянет к этому ребенку.
Вы подходите к качелям, и скорее всего имеете вид побитой собаки, потому что мальчик несколько секунд смотрит на вас настороженно, а потом робко улыбается и говорит: «Привет!»
Вы улыбаетесь ему в ответ и тоже говорите: «Привет!» и в последний момент глотаете стандартное: «Как дела?»
Вместо этого вы еще раз улыбаетесь новому знакомому. А он, глядя вам в глаза открытым, честным взглядом, с азартной улыбкой спрашивает:
- Покачаемся?
И знаете что?
Следующие пол часа будут лучшими в вашей жизни. Вы вдруг станете ребенком. Вы будете подлетать до самого неба, почти задевая его носками ботинок, а потом спускаться вниз, стремительно и легко, как птица. Вы будете смеяться и слышать смех существа рядом с вами. Существа в поношенной зеленой куртке и шапке с дырой, но великого и прекрасного в самой своей сути.
А потом неожиданно, как всегда и бывает в минуты радости, пойдет сильный дождь. Вы соскочите с качелей и поможете слезть незнакомому, но такому родному мальчишке. И спросите:
- Ну что, все? Отлично было!
- Да… - протянет в ответ ребенок, - Пока!
- Пока. – неуверенно скажете вы, не зная, можете ли оставить его в этом дворе совсем одного.
- А я не хочу домой. – скажет мальчик, глядя под ноги, пнув маленький камушек.
И тут вам по предплечьям резанет что-то холодное и острое, и кровь прильет к голове. Вы посмотрите на этого ребенка растерянным взглядом, будто ища поддержки, защиты, промямлите невнятное: «А… ясно… Ну бывай тогда!»
Развернетесь и почти побежите домой, стараясь убедить себя, что не слышали громкого: «Пока!»
И потом, придя домой, вы до утра будете думать, как же так? Как так получилось, что маленький ребенок один на улице, в дождь, когда холодно... Как же так получилось, что он не хочет идти домой? И как же так получилось, что у вас не хватило смелости попытаться ему помочь?
Хотя последний вопрос вы отбросите, иначе он искромсает вам руки и душу. Вы просто подумаете: «Бедный малыш» и всю оставшуюся жизнь будете решать вечные вопросы, попутно пытаясь забыть этот осенний день.
И совершенно необязательно спасать человечество, чтобы этот подарок получить. Иногда, чтобы сокровище нашло адресата, нужно просто открыть глаза.
Вы, может быть, думаете, что ваши глаза и так открыты, когда вы бодрствуете. Но это не совсем так. Ваши глаза открыты и вы можете смотреть, но не всегда видеть.
И только в редкие моменты все, вас окружающее, начинает как-то сильнее контрастировать, острее вас касаться. Тогда вдруг в холодный, дождливый день старая бабушка, сидящая на остановке облокотив тросточку на лавку, покажется вам совершенно незаменимым объектом вашей жизни. И вы, до того спешащий по своим многочисленным делам, замрете. И целую вечность будете смотреть на эту старую бабушку. Вам в голову будут приходить совершенно невозможные по масштабности мысли. Они придут и займут весь ваш разум, а вы даже не будете знать, что с ними делать.
Эти мысли останутся с вами навсегда. Вы будете обдумывать их в дороге, на работе, при разговоре с друзьями или домочадцами. Вы будете долгие ночи лежать без сна, пытаясь все-таки понять, что пришло вам в голову. Далеко не всем это удается. Многие даже на смертном одре пытаются понять, зачем Мир показал им это и что хотел сказать.
Мир, без сомнения, говорит с каждым. Может быть, он говорит постоянно, но мы очень редко можем услышать его слова.
И это хорошо.
Ведь если бы мы слышали все его речи, то глубина мысли могла бы обмелеть, вы так не считаете?
Я хочу рассказать вам одну историю.
Представьте, что она произошла с вами как-то осенью. Я не буду называть ни точного места, ни времени, скажу лишь только, что был разгар дня, шел дождь, и вы очень торопилась по своим житейским делам.
Все, кто очень торопится, в особенности – осенью, в особенности – в дождь, даже не знают, а кожей чувствуют кратчайшие ходы до цели.
Но вы слишком давно живете на одном месте и знаете все пути наизусть. Вы напоминаете самому себе подвижного, хитрого зверька, ночного хищника, возвращающегося с охоты домой, в нору.
И вы сами, как этот зверек, торопитесь старыми катакомбами в свое логово из кирпича, стекла и бетона.
Вы бежите между кирпичных стен, стараетесь обходить лужи, но наступаете в самые глубокие из них, вы зачем-то поднимаете голову вверх. Ничего особенного: дождь, стена и черные рубцы голых веток на серой коже неба.
И Мир врезается вам в глаза.
И вот, вы замерли. Вы жадно вглядываетесь в каждый бетонный виток кладки, в каждую каплю, в каждый волос из мокрых прядей, упавших вам на глаза.
Вы уже не зверек. Вы охотник за пушниной, идущий по следу добычи. Вы разглядываете все: кирпичи, асфальт под ногами, устланный кирпичной крошкой, пожухлой листвой, окурками, осколками и просто грязью. Вы доходите до самого конца катакомб, но медлите войти во двор. Вам хорошо и так. И вас почему-то совсем не тянет в пустой, мокрый двор, покрытый язвами подъездов и заставленный железными черепками машин.
Но то ли ветер подул, то ли бродячая собака залаяла, однако наваждение уходит и окружающее вас пространство снова матово светится, а углы приобретают свои обычные, ничего не выражающие очертания.
И вы выходите во двор.
На вас сразу же накатывает усталость. Так часто бывает от переизбытка информации. Ваши житейские дела, норовившие было вернуться, отступают перед мыслями об уютном диване и приятном синем свете телевизора.
Но тут вы замечаете его.
Проходя по замершему в своей серости двору, из последних сил бредя домой, вы не успеваете остановить свой взгляд, и он упирается в мальчика на качелях. Вы слишком устали, чтобы размышлять на ходу, поэтому останавливаетесь, продолжая смотреть на ребенка.
Вы замечаете, что мальчику, должно быть, не больше семи, что он одет в поношенную зеленую курточку, которая явно больше, чем ее владелец, а вязаная шапка, с большой дырой на месте помпона съехала куда-то на правое ухо. И весь облик этого ребенка навивает вам мысли о вынужденности. И вы не знаете, да и не можете, кто что вынужден делать или даже не делать. Но стойкое ощущение обязанности и неотвратимости преследует вас.
А еще вы замечаете, что ребенок не качается, он просто отирает качели, проводит по столбам и деревянным сиденьям замерзшими, красными ладошками, но не качается.
И знаете что? Ваша усталость уже не кажется вам такой важной и непоколебимой.
Вас тянет к этому ребенку.
Вы подходите к качелям, и скорее всего имеете вид побитой собаки, потому что мальчик несколько секунд смотрит на вас настороженно, а потом робко улыбается и говорит: «Привет!»
Вы улыбаетесь ему в ответ и тоже говорите: «Привет!» и в последний момент глотаете стандартное: «Как дела?»
Вместо этого вы еще раз улыбаетесь новому знакомому. А он, глядя вам в глаза открытым, честным взглядом, с азартной улыбкой спрашивает:
- Покачаемся?
И знаете что?
Следующие пол часа будут лучшими в вашей жизни. Вы вдруг станете ребенком. Вы будете подлетать до самого неба, почти задевая его носками ботинок, а потом спускаться вниз, стремительно и легко, как птица. Вы будете смеяться и слышать смех существа рядом с вами. Существа в поношенной зеленой куртке и шапке с дырой, но великого и прекрасного в самой своей сути.
А потом неожиданно, как всегда и бывает в минуты радости, пойдет сильный дождь. Вы соскочите с качелей и поможете слезть незнакомому, но такому родному мальчишке. И спросите:
- Ну что, все? Отлично было!
- Да… - протянет в ответ ребенок, - Пока!
- Пока. – неуверенно скажете вы, не зная, можете ли оставить его в этом дворе совсем одного.
- А я не хочу домой. – скажет мальчик, глядя под ноги, пнув маленький камушек.
И тут вам по предплечьям резанет что-то холодное и острое, и кровь прильет к голове. Вы посмотрите на этого ребенка растерянным взглядом, будто ища поддержки, защиты, промямлите невнятное: «А… ясно… Ну бывай тогда!»
Развернетесь и почти побежите домой, стараясь убедить себя, что не слышали громкого: «Пока!»
И потом, придя домой, вы до утра будете думать, как же так? Как так получилось, что маленький ребенок один на улице, в дождь, когда холодно... Как же так получилось, что он не хочет идти домой? И как же так получилось, что у вас не хватило смелости попытаться ему помочь?
Хотя последний вопрос вы отбросите, иначе он искромсает вам руки и душу. Вы просто подумаете: «Бедный малыш» и всю оставшуюся жизнь будете решать вечные вопросы, попутно пытаясь забыть этот осенний день.